ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ

Но всё это – при условии, помните, что у Олега Павлова Скука духовная больше Несытости.

Так в «Тайной вечере» это ещё можно допустить. А как будет в рассказе, посвящённом бунту, подобному бунту, случившемуся в 1905 году на броненосце «Потёмкин»? В «Горе в котелке»? Там было тухлое мясо, тут – тухлое просо. Там – посреди революции. Тут – в преддверии – как назвать? – контрреволюции, раз в 1905 революция. Ибо в 1905 офицер считал матросов не вправе качать права (капитализм есть капитализм, и неравенство – в норме), а у Павлова командир чувствует свою вину («ротный попятился из столовой, так как давно думал, что солдатня за тухлую кашу его побьёт»). Поэтому он не только угрожает пистолетом. «Не стерпев, чуть не плача, ротный обратился к собравшимся: «Ну, ребятки, не балуйте, не первый же раз…»».

Это капитализм был строй чужой. А политаризм-то притворялся строем своим — социализмом. Это называлось «недостатки социализма». Это было ненормальностью. А не принципиальным невниманием к человеку: «материла тогда же тыловиков ротная комса». Такой пережиток капитализма, как стремление к неравенству, мол, двигал тыловиками и заставлял воровать.

Потому у Павлова своим «чуть не плача» ротный бунт прекратил. И повествователь (тут он без «я») в пейзажи всё скатывается:

«За окном, в степи, ветер вылепливал из глины облаков прохладные степные сумерки, которые закат багряно обжигал и суровил».

«И посреди молчаливого человеческого горя стала слышной природа. Она вошла в мир, как ветер на покинутое огнище, и громко обживаясь, раздувая оставленные уголья. Гудел ветер. Вечеряли под полом мыши. Жужжали мухи, побираясь подле котелков, и комар – садился на солдата, чтобы попить его крови».

Это – перед бунтом.

А после бунта – коллективное, мол, творчество: слышание в звоне ложек в пустых вымытых котелках требования нормы: «сытости». Как в жизни, не в книге, стук тогда шахтёрских касок о мостовую, требовавших, получалось, смены строя.

(Одна мещаночка в те годы сказала мне великую правду в ответ на мою жалобу, что всё идёт к капитализму: «Так хоть наедимся!» Она таки теперь наедается, и ей плевать, на миллионы досрочно умерших и живущих ниже черты бедности и при реставрации капитализма.)

И… Чем кончает Олег Павлов этот рассказ?

«Позвенеть из обыкновенной человеческой подлости оттуда ложкой, а потом ещё позвенеть, и ещё».

Что за подлость?

Не демагогия ли, — по автору, — этот бунт из-за тухлой каши?

Чего это о смерти повествователь заговаривает с самого начала? Можно ли так уж и умереть от тухлой каши?

«Котелок – это такое приспособление, из которого солдат ест и пьёт, чтобы дольше пожить на свете. А живой, он опять же изнывает от голода и засыпает со снами о пищевом довольствии. Голодать солдату больно и страшно».

И так далее повествователь развязно краснобайствует полстраницы.

Если б не было пустоты душ, короче, не было б и бунта. Не было б – больше! – самой реставрации капитализма, которую провидели в 1990-м году многие, в том числе явно и Олег Павлов.

И, судя по тому, что последний бьёт темой повествования в самое больное место «социализма», в пренебрежение личностью, бьёт темой солдатской подневольности во времяпровождении, голодании, — судя по тому, как горько он «социализм» этими «недостатками» в кавычках, мол, колет, — судя по всему этому, брезжит подозрение, что Олег Павлов… против грядущей реставрации капитализма. Как и любимый, нет, любимейший его писатель, Достоевский, был против немилосердно на его глазах набиравшего силу капитализма в России второй половины XIX века.

«Сознательность пробудил Достоевский – «Униженные и оскорблённые». Это не просто книга, а в ней есть с тех пор и моя судьба. Мне тогда стало невыносимо больно, стыдно, я был точно в мозг ранен ясностью и правдой ведь и детских каких-то страданий. И потом все герои Достоевского были для меня не как дети, а именно дети, и про слезу ребёнка я понял – что это такая вот человеческая детская слеза. И хоть мне хорошо было в доме, и я был любим, изнежен даже любовью и пониманием, но мне-то всегда потом чудилось, что много страдаю и что всем кругом плохо, что и все страдают, но должна быть какая-то правда в жизни, справедливость, которая человека сделает сильным, защитит» (Там же. С. 5). ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>